Что нужно сделать перед тем, как смайнать груз в трюм? Морские байки

Только под эти ворота, а они сразу тревожным семафором: «террорист, террорист»! Да ещё и мигалку на полные обороты: «хватай, хватай»… И хватают. У нас же хлебом не корми, только дай похватать и не пущать потом. И докажи что кому… Получается, теперь каждому аэрофлотовскому под нос — справку из душанбинского госпиталя?

За что воевал? За эти два серых квадратика с леспромхозовским штампом? На которые тебе в этом месяце отоварят две бутылки «беленькой». За печь? Дрова? Воду из колонки и раз в неделю танцы в клубе? Да там одни школьницы!

И это «жизнь»? Ткните мне пальцем в того, кто так решил, и я вобью его в мёрзлую землю по самые миндалины без помощи какого копра и свайного молота. Почему там можно свитер из чистой верблюжьей шерсти, а здесь — только робу рабочую и ватник? Почему там сгущёнки и горького шоколада — от пуза и до самого горла, а здесь — «братская могила» из кильки в томате без рядовой укладки, и то только по большим праздникам и ко Дню Конституции? Кто это всё за меня решил?

А не хочу я?

Что я в этой жизни видел, кроме зелёнки Ташкургана и предгорий Гиндукуша? И тех через оптику прицела. Дрова, кромку леса под серым осенним небом да старенький «Днепр», и тот — отцов?

А я хочу всё! И сразу. Вдохнуть этот мир на полную грудь, заглотить так, чтобы он у меня поперёк горла встал и обратно запросился. Причём сильно запросился, чтобы я ещё подумал, а отпускать ли его к такому лешему, или просунуть кулак в глотку и утрамбовать там, в желудке, поплотнее. Чтобы ещё местечко было для пальм и баобабов. Я ж не только себе. Для себя. И за себя.

Но ещё и за Удмурта, которого мы в Воткинск «двухсотым» сопровождали. Получите мама с папой сыночка-военнослужащего, что с честью при исполнении…

И за него, если ему судьба не дала такой возможности, хочу. Чтобы одной рукой крепко так к себе, какую чёрненькую и кучерявую. И в губы её. Пока дыхалки хватит. А другой — тоже смуглую, но с таким глазами… В которых, как в темном омуте, и утонуть не грех. И её тоже. В губы.

А пальцы… Кольцом — на бутылке ямайского рома. Почему бы нам, почтенным джентльменам?..

— Йо-хо-хо… Пятнадцать человек, на сундук — мертвеца! Йо-хо-хо…

И любить. Любить. С вечера до самого утра. Чтобы с первыми, ещё только начинающими розоветь лучами подползти в изнеможении до открытого окна, подтянуться из последних сил, выглянуть… и увидеть на родной мачте трепыхающийся на ещё слабом портовом ветру флаг с белым прямоугольником на синем фоне.

И всё… Уже на ходу застёгивая брючный ремень:

— Пока… Пока, дорогая! Я буду тебя помнить. До самой Александрии. Или Бургаса. Какой там порт у нас следующим?

Мы ещё посмотрим. Увидим! Пальмы, кокосы, танцующих прямо на прибрежном песке мулаток, огни далёких маяков и больших городов… Всё. Всё увидим!

И не через триплекс БэТээРа. Или мощную оптику прицела. Глазами. И рядом. Только протяни руку. Протяни и возьми. Оно всё — твоё…

Вот такие… Или примерно такие мысли были у меня в голове сразу после дембеля. Наверное, неудивительно, что как только отгулялся положенный отпуск, я и очутился в Ленинградской морской школе. В ШМОНе.

Судоустройство у нас вел начальник курса, а ему главное, чтобы всей группе визы открыли. Ну, а устройство судна — это так, потом и сами выучим. Уже после выпуска. Когда попадем на конкретное судно и не только увидим, а ручками, ручками всё это устройство переберем до последнего винтика.

Соответственно, каждое занятие у нас начиналось примерно так…

Да, кстати, перед занятиями он всю группу заставил купить толстые тетради на 45 листов, может, кто и помнит — в такой дерматиновой обложке?! А то, мол, если тоньше, то на мой, такой важный для вас предмет, может и не хватить.

В общем, заходит он в аудиторию и говорит: «Эх-х, парни… скоро визирование!» А под мышкой у него — все наши личные дела, штук 40, и давай нам по очереди перечислять: у кого что не так, какой справки не хватает, куда надо запрос подать и так — почти год!

Визирование по тем временам — дело серьезное, не то что нынче. Так вот, у нас всех в той тетради к концу курса из записей и было только: на одной (первой!) странице нарисован силуэт парохода и подписано форштевень (нос) и ахтерштевень (корма). И все! За весь курс (целый учебный год)!

Урок заканчивался, он все папки собирал, кряхтел и говорил: «Эх, парни… Помните, как хотите, — скоро визирование», — и уходил со всей этой пачкой бумаг. Все думали: как экзамены-то будем сдавать?!

А как «час икс» настал, он, как всегда, приперся с кипой бумаг, сказал свою коронную фразу о визировании и говорит: «Вот, парни, кто сейчас ответит на мой вопрос, ставлю пять, а остальным четверки». И спрашивает: что должен сделать матрос, когда катит бочку в трюм? Ну, тут началось — кто во что горазд, каждому пятерку охота.

Но… Не тут-то было! Никто не ответил. Тогда он, такой довольный, с сияющим лицом, и говорит:

— Прежде, чем катить бочку в трюм, нужно наклониться и громко крикнуть вниз: «Эй, парни, ПОБЕРЕГИСЬ!»

А после этого…

— Ну, все, — говорит, — оценки я выставил, а вы, парни, как хотите, — скоро визирование.

И ушел… А устройство судна мы все уже потом, на практике осваивали. И не только глазами там или ручками. Но и голову время от времени включать приходилось. А то ведь… Не ровен час.

«Эй, парни, ПОБЕРЕГИСЬ!»

• Как из тихони-школьника вырос герой? Часть 1
• Как из тихони-школьника вырос герой? Часть 2
• Поминки по Простоте: всплакнём?
• Можно ли эффектно сесть в самолёт?
• Почему Россия - Родина слонов?
• Когда мастера ЖКХ отказываются помочь? Пара слов о реалиях коммунального хозяйства
• В чем заключается счастье?
• Как корова спасла людей, а они ее?
• Блинные новости да масляно житьё! Блин и Колобок – родственники?
• Как диетологи погубили литературу?