​Как у нас поминают усопших?

П. П. Сафонов, «Деревенское кладбище»

Из обремененных кончиной старушки родственников — только дочь. Да люди добрые — соседи и недавние знакомые. От благодарной родины была только пенсия в размере двух тысяч гривен, 80 долларов, которую отменили тут же после смерти усопшей и прислали дочери взамен перерасчет на газ задним числом, отменив полагавшуюся покойной льготу.

Старушку «спрятали» уже на следующий день, так как держать ее в морозильной камере местного худенького морга и ждать моего приезда, одного из внуков покойной, или еще чего средств не было. Я, правда, приехать сразу не смог: сразу — как только меня отпустили на работе, где отпускать не очень-то любили. Но смерть и похороны по славянской традиции — все еще священны, поэтому я приехал месяц спустя, уже на сорок дней. Никто из прочих внуков и родственников приехать не смог.

Долгий путь с тремя пересадками, холод местных электричек, основательный шмон местной таможни — и вот, всего 20 часов спустя, я и на месте. В доме все, как и при жизни ныне покойной: скудная, почти аскетическая обстановка всех местных пенсионеров, запах детства и запах старости и смерти одновременно…

После бессонной ночи в кровати покойной на следующее утро я пошел на кладбище, с трудом среди сотни новых могил отыскал ее могилку в венках «От безутешной дочери» и «От скорбящего внука». Все неприметно, банально, даже скучно…

Маленькая, неуютная могилка со свежей песчаной землей, холодный ветер, безжалостно трепавший ленты венков, опрокинутая лампадка… На мгновение на меня накатила редкая волна жалости и воспоминаний, и быстрая слеза побежала было по щеке. Но злой февральский ветер тут же подхватил ее и унес прочь, словно не хотел никаких слез на могиле покойной.

Поговорили… Я пообещал ей, что мы скоро уже увидимся и что там, где она сейчас, должно быть лучше, чем здесь. И уже полтора часа спустя я сидел за поминальным столом в жарко натопленной комнате.

Пришли все, кто покойницу знал. Многих знал и я. Кого-то видел впервые. Кто-то просто сначала не узнал, а потом разглядел.

Поминальщики с трудом разместились в маленькой спальне за полированным выдвижным столом, на шатких скрипучих стульях, которые помнили меня еще ребенком. В тесноте, да не в обиде — и главное, все собрались по поводу, не для «поесть и попить», подумал я.

Говорили обо всем: о картошке, снова не уродившейся в этом году, и о чудо-картошке, уродившейся в соседнем селе, у кого-то там из знакомых или знакомых знакомых. Об огурцах, таких вкусных, что вкуснее и не бывает. А где семена взяли, так поди узнай, кто-то привез их из-за границы и в единственном экземпляре.

Говорили о крысах. Беседа о крысах почему-то получилось особенно оживленной, то ли потому, что тема была общая и понятная — крысы были у всех, то ли потому, что крыс никто не любил. Хотя мне лично крыс было жалко и даже хотелось встать и сказать, чтобы это не люди их в подвалах травили, а они людей в их комфортных квартирах. Но я вовремя сдержался.

Еще говорили о властях, как всегда, не беспокоящихся о пенсионерах и народе. О тарифах на «коммуналку» и о ценах в магазинах. О зиме, которая была и не зима.

Короче, говорили обо всем на свете, но только не о том и не о той, ради чего все собрались…

Я по наивности полагал, что кто-то еще скажет. Возьмет и вспомнит, зачем мы там собрались и какая покойница была жизнерадостная. И хористка отменная, и огородница, и подруга… Или о том, как когда-то они куда-то вместе ходили или ездили и как им вместе было весело или грустно.

Но все почему-то только молча жевали и лишь изредка вспоминали — кто о крысах, кто об огурцах, либо хвалили удавшиеся грибочки или домашнюю колбасу.

За столом сидела и лучшая подруга покойной, которая покойницу, когда та еще была при жизни, видела последний раз лет пять назад, пока между ними не пробежала какая-то черная кошка. Я, когда приезжал, видел иногда тетку Марфу то на базаре с вечным велосипедом, то возле почты, и всякий раз звал зайти, проведать подругу. Последний раз это было ровно прошлым летом, когда ныне покойная была уже плоха. Но Марфа так и не зашла, по славянской традиции выждала нужный срок, чтобы прийти уже наверняка, в последний раз.

Мы даже несколько раз ходили до дому тетки Марфы, так ныне покойной хотелось увидеть свою лучшую подругу, но оба раза ее не оказывалось дома. То ли у дочери она была, то ли по корову ходила…

Пришла провести покойную в последний путь и другая лучшая подруга, которая всегда громко признавалась в любви ныне покойной, тогда еще живой. Но и она не торопилась в гости при жизни.

Я не стал дожидаться конца поминок, а молча встал и ушел в свою комнату, еще недавно комнату той, ради когда мы все собрались. В голове вертелись нехорошие мысли. Я не мог постичь, почему у нас для того, чтобы о тебе вспомнили, нужно — ни больше ни меньше — умереть, а хорошие слова услышать только с того света.

Я вспоминал свою бабушку, когда она была молодой бабушкой и ее дом был полон подруг и друзей. Как мы вместе ходили на огороды, как варили самогонку, как ездили по родственникам и знакомым по всей стране, к тем, кого уже нет на этом свете…

Вспоминал и не мог понять, не мог простить, почему все было так. Так просто, пошло и бездарно…

Но, наверное, такова наша жизнь, таков менталитет нашего народа. Менталитет, который не исправит даже смерть.

• Почему мы любим экскурсии?
• Что может держать во рту черепаха Тортилла?
• Возможно ли стать наставником для себя? О мудрости, любви к себе и… сахаре
• С какой исторической личностью пообщаться?
• О чем могут рассказать военные архивы? Последний бой Василия Захарова
• О чем могут рассказать военные архивы? Инженерно-саперные войска
• Какими были дворы нашего детства?
• Отказ от продолжения рода — здравомыслие или эгоизм?
• Однажды зимним днем. Что подарить тому, кто не умеет дорожить?
• Как провожают пароходы?