Что с нами делает печаль?

Но так было раньше. Теперь Никодима задумалась бы и заинтересовалась: «А правда — с чего вдруг? И действительно — почему именно сейчас?»

…Жила-была Никодима. Она всегда была благоразумной трусихой. За исключением пары-тройки-восьми раз в молодости. И то не благодаря наличию смелости, а скорее из-за отсутствия времени. То есть в тех случаях, когда ей некогда было думать — что она делает и зачем. В один из таких разов Никодима и сиганула с парашютом. 4000 метров над землёй, шаг из самолёта в небесное никуда и… вот она — Москва у Никодиминых ног (пусть и дрожащих в коленках).

О Москве Никодима мечтала давно, ещё с университета. Это была любовь без первого взгляда — Никодима никогда не видела Москву своими глазами, ей хватило вида Кремлевских стен на форзаце букваря, чтобы её сердце очутилось там. Мечта за мечтой в Москве оказались все Никодимины мысли. А после университета скорый поезд доставил в Москву чемодан и саму Никодимушку.

Никодима целилась осесть в городе своей мечты: работать, зарабатывать, встать на ноги, купить квартиру, машину, выйти замуж, родить детей, быть счастливой и богатой. Все эти и некоторые другие задачи входили в план с абсолютно банальным названием «Завоевать Москву». Завоевать Москву у Никодимы не получилось («хоть что-то общее с Наполеоном», — успокаивала она своего внутреннего Нарцисса), но встать в Москве на ноги — вполне. А начинался Никодимин поход так…

Решительно настроенная (если посмотреть со стороны) и растерянная, и сомневающаяся (если заглянуть вовнутрь), Никодима приехала в Москву. Сняла квартиру, устроилась на работу. Всё по плану, вроде должна радоваться — так хотела, так мечтала. А радости нет. Время шло, а Никодиме в новом городе не привыкалось. Она печалилась и тосковала. Тосковала и сопротивлялась, пыталась отмахнуться от тоски, не замечать её — гнала от себя, ругала себя за неё, пугала себя: «Вот допрыгаешься, сорвёшься и уедешь домой — и что?»

Возвращаться домой был не вариант. Куда она — умница, отличница, надежда и всё такое — поедет? Как Апостол Андрей (помните, в песне у «Наутилуса»?), который побрёл с пескарями домой? Нет, это было не про Никодиму. Про Никодиму: «Сдохну, но добьюсь цели» (как она умудрилась с такой установкой не сдохнуть — непонятно).

На самом деле в тот раз в Москве она оказалась близка к этому «сдохнуть» — умереть, как умирало чудище около аленького цветочка. Почему? Потому что, приехав в Москву, Никодима встретилась с тоской-печалью по родному дому, и это было полной неожиданностью. И чуть не стало полным провалом: печаль захватила и сжала Никодиму, как удав сжимает свою добычу — без разговоров. Надежда, что случится чудо и аленький цветочек вернётся обратно в сад (а душа Никодимы после крепких объятий печали — обратно в Никодиму), таяла.

Однажды знакомый предложил Никодиме прыгнуть с парашютом, и она согласилась. Непонятно, как и зачем она подписалась на это. Потому что она не была храброй девицей (стеснялась отвечать у доски, краснела, бледнела, когда на неё обращали внимание), свободно и весело чувствовала себя только с давно знакомыми людьми. То есть прыгать с парашютом никогда не пришло бы ей в голову. И поэтому хоть согласиться-то она согласилась, а когда настал канун прыжка, чуть с ума не сошла от страха.

У Никодимы хватало заморочек, но и хорошими чертами бог её наградил. Например, она выполняла свои обещания: договорились — значит, договорились. Поэтому рано утром несчастная завоевательница мёрзла в автобусе, который со скоростью 80 км в час приближал её к специальному аэродрому. Для десантников не по зову военкомата, а по зову сердца — маньяков-любителей.

Заботливые инструкторы рассказывали группе Никодимы про парашюты, их надёжность, когда нужно дёргать за кольцо, чтобы парашют раскрылся, и что бояться абсолютно нечего — если вдруг пересрал так, что забыл, что есть кольцо, или забыл, что за него надо дёргать, или пытаешься дёргать, а пальцы не слушаются, ничего — есть запасной парашют. Он раскрывается сам, автоматически. Единственная просьба: если о кольце вспомнилось, и оно нашлось, и основной парашют раскрылся, надо деактивировать запасной парашют. Если его не деактивировать, он тоже раскроется. И потом специально обученным людям придётся сворачивать два парашюта — лишняя работа и всё такое.

Инструктаж, во время которого у Никодимы в голове выла как пожарная сирена единственная мысль: «Не будь дурой, беги, мать твою». Но «сдохну, но сделаю» взяло под контроль и тело, и разум Никодимы, а души уже не было на месте.

«Взять парашют!» — значит взять парашют. «Вперёд, в самолёт!» — значит вперёд, в самолёт.

И вот самолёт с Никодимой и её коллегами-искателями воздушных приключений набирает высоту.

— Если вы меня не вытолкнете, я не прыгну, — честно предупредила Никодима инструктора.

— Тогда нам придётся вернуть тебе деньги, а мы их уже потратили. Так что не переживай, вытолкнем.

Так Никодима прыгнула с парашютом.

А что же её печаль по дому? Ничего. Печаль не утихла. Ни в тот же день, ни в тот же месяц. Да Никодима и не связывала никак свою печаль и попытку прыгнуть на землю с высоты птичьего полёта. Сиганула и сиганула.

Ничего не изменилось во внешней реальности Никодимы, но что-то начало происходить в её внутренней реальности. Как будто прыжок с парашютом помог прыгнуть в самостоятельную — отдельную от родителей — жизнь. Прыжок из самолёта, который чем-то напоминал рождение: сначала ты внутри, а потом, чтобы продолжать жить, ты должен выйти.

Огромное расстояние во внешнем мире перестало быть равно потере отношений и одиночеству во внутреннем мире. И вот однажды, в 150-й раз гуляя по Красной площади, Никодима снова остановилась у Мавзолея напротив часовых (детские мечты, но как засядут в голову — до старости не выгнать). Остановилась и вдруг услышала внутри себя: «Фига се, неужели я в Москве? О, боже, спасибо тебе за всё. Москва, я люблю тебя».

О том, что происходило с ней тогда, когда она уехала в чужой город, когда прыгнула с парашютом, Никодима задумалась только спустя много лет. И вот о чём она размышляла:

1. Оказывается, людям свойственно горевать (когда они покидают родной дом, или расстаются, или переживают утрату). Вот почему, уехав из родного дома (пусть и в такую заветную Москву), Никодима горевала.

2. Знаем мы об этом человеческом свойстве или не знаем — горевание берёт своё и отражается в том, как мы себя чувствуем эмоционально. А бывает, не только эмоционально, но и физиологически или только физиологически — например, когда эмоциональный путь перекрыт, но сейчас не об этом. Никодима не могла радоваться, хотя, казалось бы, причин для радости хоть отбавляй.

3. Люди по-разному «обходятся» (справляются) с гореванием. Когда непонятно (или невозможно в силу индивидуальных особенностей), как его прожить/пережить психологически, мы пытаемся с ним что-нибудь сделать. «Сделать» в буквальном смысле, то есть оно трансформируется в действие (в случае с Никодимой: идём, едем, проходим инструктаж, садимся в самолёт, прыгаем с парашютом). И тогда мы можем делать абсолютно несвойственные нам вещи (Никодима никогда не была поклонницей экстремальных видов деятельности и, тем не менее, рванула прыгать с парашютом).

4. В некоторых случаях действие срабатывает таким образом, что даёт импульс изменениям. Никодимин случай стал как раз таким.

Но есть и другой путь — обращать внимание на то, что происходит с нами, пробовать думать об этом: о наших чувствах и мыслях, в связи с чем и почему они возникают. И тогда, вполне вероятно, с парашютом прыгать не понадобится. Об этом Никодима узнала много лет спустя. Но это, как говорили раньше, совсем другая история.

• Мусорщик как хобби. Что интересного?
• Кем стал сын великана? Сказка по мотивам скандинавской мифологии
• Что растопило ледяное сердце Сольвейг? Сказка по мотивам скандинавской мифологии
• Зачем в дебрях сибирских лесов воруют снег? Байки бывшего лесника
• Энергия будущего – рабы, нефть или внимание клиента?
• Всякая ли дорога ведёт к Храму?
• Где на Руси жить хорошо?
• Как в СССР осуществлялась шефская помощь колхозам?
• Как я совершала перелет из России в Америку?
• Какие нынче новости у Серого Волка? Старая сказка на новый лад